ПИСЬМО ПРЕЗИДЕНТА |9| ДАНТЕ, ЛЕОНАРДО и ПАПИНИ

В следующем году мы будем отмечать 700 лет со дня смерти Данте Алигьери, но я хотел бы вспомнить, помимо Божественного Поэта (хотелось бы начать с лёгкостью, с остроумной реплики Этторе Петролини в стиле Леонардо, рассказанную Марко А. Инноченти в своей последней книге: в шутке «Д’Аннунцио отправился во Францию, чтобы быть больше, чем Данте, который был «божественным» поэтом, в то время как он будет поэтом …«шампанского».) не так давно исчезнувшего, или, скорее, преданного принудительному забвению, подобному изгнанию, которое потерпел Данте, другого флорентийского поэта: Джованни Папини.

Напоминаю и вновь предлагаю обратить внимание на величие этого персонажа, имеющего значительную культурную ценность, несмотря на (или, возможно, именно благодаря) его явно противоречивому жизненному пути, переданного в его книге 1933 года,  ЖИВОЙ ДАНТЕ.

Сделаю я это необычным образом, демонстрируя (или пытаясь демонстрировать) совместимость мыслей Папини о Данте Алигьери, а также касательно Леонардо да Винчи. Для этого нужно просто добавить туда, где Папини пишет о ДАНТЕ и относящемся к нему контексте, имя [ЛЕОНАРДО]. 

Возможно, все это, хоть внешне и похоже на игру, но заставит нас задуматься над фигурой Леонардо да Винчи.

Да  

ЖИВОЙ ДАНТЕ

«НЕОБХОДИМЫЕ ПОЯСНЕНИЯ»

ДЖОВАННИ ПАПИНИ

«Лучше сразу сказать, во избежание недоразумений и огорчений, что это не книга, написанная профессором для школьников, или критиком для критиков, или учителем для учащихся, или же ленивым компилятором для ленивых читателей.  Она хочет быть живой книгой живого человека […] о католике, флорентийца о флорентийцев. 

Она не является и не хочет быть одной из многих жизней Данте [Леонардо], заглавной или строчной, полезной или ненужной, которые каждый год публикуются здесь и там по всему миру. О его внешней жизни имеется мало абсолютно достоверной и подтверждённой документально информации, в основном, все источники содержат вымышленные факты о его перемещениях по земле, о местах, где он был и где он мог быть, о людях и фактах его времени, которох он, возможно, знал. Мы знаем много, однако, о его душе через многочисленные копии первоисточников -его работ-но немногие заботятся о том, чтобы вникнуть в нее и понять. Поэтому моя книга, помимо жизни Данте [Леонардо], хотела бы предложить живого Данте [Леонардо], нравственный и духовный его портрет, эссе об исследованиях того, что действительно имеет значение, даже сегодня, для нас.

В большинстве книг, написанных о Данте [Леонардо], мало что из его реальной жизни: большую часть занимают исторические сведения о тринадцатом [пятнадцатом] и четырнадцатом [шестнадцатом] веках, информация, чаще бесполезная, о людях, которые имели с ним дело, о более или менее удачных выставках его произведений и, прежде всего, информация, наполненная излишне романизмом, учениями или риторикой, о том, что не известно или же мало известно. Внешняя жизнь Алигьери [ДА ВИНЧИ], из того, что точно известно, рассказывается на нескольких страницах, в то время как для того, чтобы полностью понять душу и творчество, недостаточно целой жизни человека, и всегда есть что-то новое, что можно открыть для себя.

Не то чтобы я ни во что ни ставлю работу кропотливых редакторов критических изданий и неутомимых исследователей и толкователей исторических и биографических подробностей. Но я уважаю их, как уважаю мельника, который дает самую чистую муку, которая будет благословена священником. Те, кто просеивает песок и обжигает глину, выполняют важную работу, но Бог им судья, если они хотят осудить архитектора. Эти работы по научной подготовке являются незаменимыми и достойными похвалы, независимо от того, идет ли речь об установлении подлинности оригинала произведения или о базировании на собранных из первых рук данных, точное значение каждого действия […]. Позитивным и терпеливым исследователям Данте и [Леонардо]  […] мы обязаны соответствующей похвалой и искренней благодарностью.

Но в конце концов, они и сами признают, что не стоило бы тратить годы и годы на то, чтобы выпускать критические издания и  множить  материалы с толкованиями, если бы Данте [Леонардо] не был чем-то большим, чем текстом на языке или темой романтики или сравнительной филологии [произведением искусства или научной интуицией]. Данте [ЛЕОНАРДО] — это, прежде всего, великая душа и великий художник, и для понимания умов высшего формата не достаточно генеалогий кодексов, оригинальных изданий, исследований средневековых [ренессансных] хроник и философий.

С другой стороны, большинство из тех, кто изучает Данте [Леонардо], представляют себя сразу в одном из этих трех образов: […] или судьями наставниками, которые хотели бы знать, почему и как из каждого события, точный и полный маршрут его блуждающей жизни, и что он делал в тот день и в тот год; или ученых любителей ребусов с богатым воображением, которые хотят, прежде всего, показать учение и умение раскрывать тайны его работы.

  Но чтобы понять величие и глубину Данте [Леонардо], Данте [Леонардо] человека, поэта [художника], пророка, Данте [Леонардо] живого и целостного, этих образов недостаточно. Необходимо приблизиться, насколько это возможно для нас, маленьких, к его тотальному величию, обладать духом, по крайней мере, отблеском или отражением, Данте [Леонардо]. И именно этого почти всегда не хватает исследователям Данте и Леонардо. Они малокровны рядом с полнокровным, они как муравьи на льве. Они могут провести разведку гривы и посчитать волосы на хвосте, но не видят целого, в его ужасе и величии, гигантского существа. И горе будет, если лев вдруг зарычит!

Они или не пламенеют или вспыхивают ни с того ни с сего. Данте [Леонардо] — это пламя и огонь, и остаются теплыми или ледяными, как будто они соприкасаются с бессмертными развалинами. Это жизнь, и они наполовину мертвы. Это свет, а они остаются темными. Это сила, и они остаются слабыми и немощными. Это пыл нравственной и мессианской веры, и они, как обычно, люди, которые даже издалека не знали мучений Божественных. Но, цитируя Данте [Леонардо] ,“утомительно в вещах очень очевидные доказательства утомительно приводить» («fastidium etenim est in rebus manifestissimis probationes adducere»). 

И Данте [Леонардо], таким образом, большую часть времени оставался спутником честных профессоров или забавой над амбициозными любителями. Мало, кто приблизился к нему настолько, чтобы соответствовать его сущности, или с готовностью или хотя бы таковым желанием быть похожим на него, чтобы лучше постичь его. В дополнение к усердным и увлечённым ученым нам понадобились бы истинные поэты [художники] или истинные философы. За пределами круга профессиональных дантистов [ЛЕОНАРДИСТОВ] два поэта [художники] и два философа […]».

Чтобы опровергнуть эту мою подборку или «демонтировать» ее, достаточно сказать, что Папини был противоречивым персонажем, и что там, где он жаловался на «измененную и обезображенную Флоренцию», он сам, в молодости, вместе с Карра, Соффичи, Боччони, Палаццески на Футуристическом вечере в Театре Верди во Флоренции в 1913 году, читал свой манифест под названием Против традиционалистской Флоренции, в котором он пригласил флорентийцев жить в настоящем и будущем, расширять узкие улочки и бросать приверженцев прошлого и дантистов в Арно, чтобы создать из музейной и средневековой Флоренции современный и европейский город (от Петролини — Леонардо и Петролини по Марко А. Инноченти и Оресте Руджиеро), «заработав» на сцене, в дополнение к присутствию полиции, летящие в него овощи и лампочки.

Но я считаю, что человека , интеллектуала рассматривать на его эволюционном (или инволюционном) пути для его изучения жизни, мысли и поступков.

Понятно, что Папини, 20-летний атеист и футурист, не тот самый Папини, который пишет «Историю Христа», с элементами завораживающей мистики.

Человек, тем более, если он художник (или поэт, или ученый) должен быть исследован в соответствии со своим эволюционным путем, а не как уже привыкли к Леонардо, на которого, в общем, смотрят, начиная с его юношеского рисунка 1473 года и заканчивая святым Иоанном Крестителем, возможно, его последним произведением, как если бы он был тем же самым персонажем, что и автопортрет: как вспоминает Карло Педретти, «[…] призрак Леонардо […] господствует […] с большой бородой в широком одиянии с  паландрой, громоздкой мантией […]».

Тем не менее, у меня есть одно сожаление по отношению к Папини, первое, что он был забыт в своего рода анналах памяти (damnatio memoriae), когда Такие личности как известный историк религий Мирча Элиаде в первые десятилетия 20 векаж учились итальянскому, чтобы иметь возможность читать Папини. 

Другое сожаление состоит в том, что Папини не написал о Леонардо книгу, подобную великолепному изданию «Жизнь Микеланджело».

Оресте Руджиеро